Веки Арьена чуть приметно дрогнули – но и только. Зато улыбка пропала, словно бы и не было ее – будто сонные чары, пролитые из рук Джеланн, смыли с губ самую память о том, что можно улыбаться.
– Спи, – шепнула Джеланн, и легкое это слово, пушистое, как одуванчик, не слетело с ее уст, как ему и подобает, а скользнуло тяжело и медлительно.
Спи.
Теперь ты не проснешься, Арьен, покуда я не велю – а велю я не раньше, чем принесу в условное место желанную добычу. Жаль, право, что сонные чары обычно не дозволяют околдованному ходить во сне – не то ты бы пришел к своей гибели, так и не пробудившись. Забавно, право… впрочем, если ты будешь сознавать, что тебя ждет, получится куда забавнее. А справиться с тобой можно, и не прибегая к помощи сонного морока. Нет, проспать свою смерть тебе никто не позволит – проспать тебе нужно лишь мое прикосновение. А вот кто точно проспит твою смерть, так это все, кто находится сейчас во дворце, будь то эльфы, люди или гномы – да хоть драконы! Силу я в сонные чары влила с таким избытком, что эхо от нее прокатилось сокрушительное. Не одному тебе – всем хватило. Ни один даже самый бдительный стражник и усом во сне не моргнет, когда ты пройдешь мимо него – и легкая эльфийская походка тут совершенно не при чем.
Джеланн протянула руку к скованному сном Арьену. Вот она, добыча – распласталась, прильнула к груди… в последний раз прильнула. Больше Арьену лареит'аэ не носить. Во всяком случае, при жизни.
Снять лареит'аэ оказалось не так легко: сонные чары сделали тело Арьена неповоротливым и тяжелым, словно мертвое. Но что теперь значат несколько лишних мгновений? Совершенно даже ничего. Арьен спит – а потом проснется… только он и никто другой… проснется и выйдет из дворца… пойдет на зов еще прежде, чем поймет, что же его позвало, прежде, чем обнаружит пропажу… и не остановится, даже если сумеет все осмыслить – когда тебя призывает твое лареит'аэ, устоять невозможно… твое, с которым ты сросся воедино еще прежде чем нашел его… которое столько лет было частью тебя самого…
Тебе не стоило быть таким переборчивым, Арьен. Вздумай ты обратить на меня внимание – и я бы не стояла у твоей постели, сжимая твое лареит'аэ в руке. Сам виноват.
Джеланн несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы унять сердцебиение, и вышла, плотно притворив за собой дверь. Все прошло как по маслу. Ей повезло. К рассвету Арьен будет уже мертв, и никто ничего не заподозрит. Даже если недоверчивый, как все гномы, Илмерран начнет вынюхивать… пусть себе старается, покуда напополам не треснет! Даже и он ничего не поймет – потому что сонные чары Джеланн применила никак уж не эльфийские, а человеческие – те, что вызнала от вывертня. Ну, кому в голову придет, что эльфийка станет колдовать на людской манер? Что она и вообще знает, как это делается?
Так и было задумано. И не только для того, чтобы остаться в стороне. Просто в смерти Арьена должны обвинить людей. Только так Джеланн добьется войны. А что может быть для войны лучшим поводом, чем мучительная смерть посла?
Джеланн всегда знала, что в мирное время королевой ей не бывать. Знала еще до того, как бутон ожидания раскрылся именем Илери. Всегда знала. Всегда чувствовала. Но война призывает совсем другие имена… так почему бы и не ее? Покончить с Арьеном… стебель мести истекает упоительно сладким соком – да к тому же на нем распускается сразу два цветка. Смерть будущего короля убирает с дороги и ту, что должна была стать его королевой – а война сделает этой новой королевой именно Джеланн. А если Джеланн озаботится заранее обзавестись воздыхателем из числа людей, это повысит ее шансы, невзирая даже на войну с этими самыми людьми. Что ж, она озаботилась. Она заранее подумала обо всем – и о том, что воздыхатель должен быть не из уроженцев Найлисса, тоже. Вот они, плоды тщательных раздумий – все срослось, будто одной ветвью рожденное. Такой удачи трудно было ожидать. Джеланн ее и не ожидала, а создавала. Создавала с той самой минуты, когда ей стало предельно ясно, что Арьену она не нравится и не понравится никогда.
Вовсе ведь не обязательно становиться новой Королевой. Стать женой нового Короля – тоже доля завидная. Вот только Арьен никогда в сторону Джеланн не смотрел – никогда и не посмотрит. А теперь уже ни на кого не посмотрит. Сегодняшний закат был последним в его жизни – а рассвета ему уже не видать.
Ты сам во всем виноват, Арьен. Только сам.
– Это? – недоверчиво спросил Териан, глядя на лареит'аэ в руках Джелан с нескрываемой брезгливостью – Ты хочешь сказать, что вот это… оно самое и есть?
– Конечно, – сухо отозвалась Джелан. Она встала на цыпочки, потянулась и повесила лареит'аэ Арьена на тонкую заснеженную ветку – как можно выше. На душе незамедлительно полегчало – то ли оттого, что дело завершено, то ли потому, что ей уже не приходится соприкасаться с этим предметом. Всетаки, что ни говори, а взять чужое лареит'аэ немыслимо даже в шутку… тем более немыслимо унести его прочь. Нельзя сказать, что оно жжет похитителю руки… но вот душа изза него определенно не на месте. А теперь оно уже не во власти Джелан, оно само по себе… вот, видите – на веточке висит? Ну и пускай висит.
– И ради этой горсти камешков и веточек на веревочке ваш Эннеари пойдет невесть куда? – Брезгливости в голосе Териана только прибавилось.
– Еще как придет, – заверила его Джелан. – Прибежит даже. Если бы у тебя руку оторвали и прочь унесли, ты бы тоже пришел.
– Но ведь это не рука, – возразил Териан.
– Это больше, чем рука, – холодно произнесла Джелан. – Это лареит'аэ. Ты просто не понимаешь. Он придет.
– Для этого он еще должен знать, где эта штука обретается. – Нет, положительно, Териан никак не мог угомониться.
– Он узнает. – Джелан едва сдержалась, чтобы не прикусить губу – терпение ее было на исходе. – Не может не узнать. Его просто потянет сюда.
– Да неужто? – картинно приподнял брови Териан.
Джелан отвернулась, не говоря ни слова. Какой болван! Какой непроходимый болван! Нет, у нее и раньше случались поклонники невеликого ума – но таких тупых среди них не было. Притом же ни к одному из этих неуделков она не снисходила. Разве что иногда одаривала их милостивым взглядом… ну, может быть, самую чуточку томным. Самую чуточку, не больше – просто чтобы не забывали, о ком вздыхают, ничтожества. Но Териан был ничтожнее их всех вместе взятых. Уж ктокто, а этот скот ни на какие возвышенные чувства неспособен. Ему милостивого взгляда недостаточно. Ему подавай все сразу и задаром… да этот кретин и в самом деле уверен, что его можно полюбить! За что бы это, интересно? У себя бы спросил, животное – глядишь, ума бы и поприбавилось. Так ведь нет же – у него и тени сомнения нет в душе… впрочем, души у него тоже нет. Ничего у него нет, кроме предельной уверенности в собственном совершенстве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});